В Беларуси Сергей Толстиков был популярным актером, снимался в кино и клипах группы J: Морс, а за рубежом был вынужден собирать дюралюминиевые конструкции. Блог «Люди» поговорил с ним о переезде из-за съемок в сериале, экспресс-изучении литовского языка, занятиях кикбоксингом и современным пятиборьем, зарплате в 14 долларов, трех месяцах жизни в беларусском театре и бесплатном «Титанике». Мы перепечатываем этот текст.
Сергей Толстиков родился в 1977 году в Могилеве. Окончил Могилевский колледж искусств и столичную Академию искусств. Был актером Коласовского театра в Витебске (1997−1998), столичного театра «Дзе-Я?» (позже преобразованный в Новый драматический, 1998−2020), был занят в проектах Современного художественного театра и Театра Ч. Снимался в кино (сериал «Окрестина» и «Party-zan фильм» Андрея Курейчика, «Риорита» Петра Тодоровского, «Алхимики» Дмитрия Астрахана и другие), в клипах группы J: Морс («Мамонов», «Мы станем» и «Принцесса»). С 2022 года живет в Литве.
«Появился бэкстейдж сериала. „Маланка“, которая его делала, меня нечаянно засветила»
— В кулуарах рассказывают, что вы переехали в Литву из-за съемок в сериале «Окрестина» Андрея Курейчика.
— К тому времени работы в Беларуси у меня уже не было, все было обрублено. В 2020-м мы с коллегами по Новому драматическому театру попытались организовать забастовку. Были вынуждены уйти, попали в черные списки. Были разовые акции вроде спектакля с символическим названием «Остаться нельзя уехать». Но было понятно, что рано или поздно это все закончится.
Появился вариант с Киевом — меня приглашали в «Театр на левом берегу Днепра». В начале 2022 года я должен был сняться в «Окрестина», потом вернуться в Минск, чипировать свою кошку и двинуться в Киев. Но появился бэкстейдж сериала (видео процессов, происходящих за кадром. — Прим. ред.). «Маланка», которая его делала, меня нечаянно засветила. Один знакомый, имеющий отношение к силовым структурам, сказал: «Серый, у тебя шансы 50 на 50. Ты засветился конкретно. Если вернешься, можешь потом выехать, можешь сесть». Взвесил все за и против и решил, что надо оставаться.
Я понимал, что в Беларуси у меня перспектив особых нет. Но в ситуации, когда приехал с рюкзаком, и у тебя там свитер, трусы и носки… Спасибо Паше Мариничу (продюсер картины и руководитель проекта «Маланка медыя». — Прим. ред.), который на полтора месяца продлил мне жилье в отеле. Для меня это был ужасный февраль. Хорошо, что солнце поздно всходило и рано садилось. Каждый день я вставал, шел на завтрак, а потом включал какой-то немецкий канал и до бесконечности его смотрел — тогда еще шла зимняя Олимпиада. Такая вот форма самозащиты. Хотя если бы я действовал по плану, то вернулся бы в начале февраля в Беларусь, где-то в середине месяца поехал бы Киев. А там вскоре война началась.
— У вас главная роль в сериале?
— По сюжету действие происходит в камере. Я один из шести заключенных. Это равнозначные роли. А вот с силовиками проще: у них актер Олег Сидорчик главный (улыбается).
— Читали о суде между Курейчиком и Мариничем?
— Не хочу. Я периодически спрашиваю то у Паши, то у Андрея, когда выйдет сериал. Пока ничего не говорят.
Городской суд Вильнюса рассматривает дело об авторских правах на сериал «Окрестина». В нем фигурируют сценарист и режиссер сериала Андрей Курейчик, а также «Маланка медыя», которой руководит Павел Маринич.
— Когда остались в Литве, то кем пошли работать?
— Сборщиком дюралюминиевых конструкций — собирали и разбирали их то на Литэкспо (там в Вильнюсе проводятся ярмарки. — Прим. ред.), то на Лукишках (Лукишская площадь, одна из центральных в Вильнюсе. — Прим. ред.), то на других площадках. Тогда, в 2022-м, работа могла быть даже каждый день. В основном все же в Вильнюсе, но могли быть какие-то выезды — в Каунас, Шяуляй, даже в Польшу в Августов. Это литовская компания, но чаще там работали иностранцы. Физически это не самая легкая работа, платили на ней в день от 50 до 80 евро (в зависимости от объема) — не каждый литовец согласится работать на таких условиях.
— Был на ваших спектаклях — у вас забинтованы руки.
— Это артрит. Еще в Беларуси врачи говорили, что не знают причины болезни — может быть и обмен веществ, и нервы — все что угодно. В эмиграции я понял, что причина в нервах — все очень обострилось. Слава Богу, здесь хорошо работают больницы и поликлиники. Все, что возможно, врачи делают. Еще возникли проблемы с суставами, поэтому со сборкой довелось распрощаться. Основное занятие сейчас — театр: играю в спектаклях «Тихари», «Цесля». Понятно, что в этом нет стабильности. Сегодня спектакль есть, завтра нет.
— Что у вас с литовским языком?
— Полгода пришлось работать на сборке исключительно с литовской бригадой, и это время дало мне больше, чем любой репетитор. На самом деле мне его нашли. Нам давали упражнения и говорили: «На следующую неделю у вас будут следующие восемь заданий. Потом еще восемь, и так далее». Я попросил, чтобы их проверяли: «Мы же беларусы. Мы должны быть уверены, что сделали свою работу» (улыбается). А преподавательница в ответ: «Это не мое дело. Идем дальше». Но если пропускаешь пару-тройку упражнений, то дальше уже непонятно. Короче, не сложилось.
А когда работал с литовцами, то приходилось «приклеить ухо», чтобы что-то понять. Спасало, что, может, 25 процентов слов однокоренные с беларусскими. Где-то видел что-то ассоциативное по слогам и родам. Поэтому когда работал с литовцами, то в основном все понимал.
— Как сейчас?
— Однажды мы с моей женой (теперь уже бывшей) — актрисой и драматургом Ольгой Короленок (она написала пьесу «Цесля», которую сейчас играем в Литве) полетели в Грецию. Она послушала меня и говорит: «Ты говоришь по-английски примерно как туркмены в Москве по-русски». Действительно, база в три тысячи слов есть. Я выдаю их, но без правил, не с тем временем, с другими предлогами. Хотя в школе у нас были великолепные преподаватели и девять часов в неделю английского. Хочешь, не хочешь — выучишь. В десятом классе мы легко читали Джека Лондона в оригинале. А теперь кто может, тот меня поймет. С литовским принцип тот же, хотя его я, конечно, знаю хуже.
— Как вам работать с бывшей женой в одном спектакле? Или как профессионала вас это не трогает?
— Мы разошлись в 2016 году, но продолжали работать в одном театре, Новом драматическом. В первые несколько лет я даже подходил к режиссеру и просил: «Не ставьте играть вместе, потому что какие бы профессионалы мы ни были, биография вылезает какой-то стороной». Но потом, через четыре года, в 2020-м, мы бастовали, и нас это объединило. Сейчас я живу в Вильнюсе, она — в Варшаве, но могу спокойно приехать к ней, она может меня принять, оставить ключи от квартиры. У нас дружеские отношения, и я очень этому рад.
«Что за патология! Только какой-то нормальный студент наклеивается, так сразу алкоголик»
— В одном из интервью вы рассказывали, что занимались кикбоксингом и современным пятиборьем.
— В одиннадцатом классе даже стал чемпионом Беларуси по кикбоксингу среди юношей в весе до 75 кг. Вообще, когда только шел в школу, то был по фактуре немного жирноватым. «Серый, надо спортом заниматься. Что из тебя будет, если ты уже в восемь лет такой», — сказал мне старший брат и отвел на водное поло, на которое сам ходил. Но что-то не пошло, и я перешел на современное пятиборье. Там как раз мой характер и закалился. А уже после совета тренера переключился на кикбоксинг.
Но возникли проблемы со здоровьем. Меня всегда удивляют люди, которые спрашивают, попадало ли мне по голове. А вы представляете, как можно заниматься кикбоксингом, чтобы обойтись без таких ударов? Были проблемы с сетчаткой, частичное кровоизлияние. Начали лечить в Минске, но тогда было оборудование, а врачи не знали, как им пользоваться. Пришлось делать операцию в Питере — родители на меня потратились. Как сказал доктор, до 50 лет эффекта хватит. Сейчас мне 48, надеюсь на больший срок (улыбается).
— Вы хотели стать профессиональным спортсменом?
— Нет. Сейчас немного жалею, что не продолжил заниматься современным пятиборьем. В этом виде спорта расцвет после 30 лет. Вообще многое в моей жизни происходит не так, как я хочу, а так, как почему-то оно происходит. Я и актером не особо хотел быть. Училище культуры находилось в двух остановках от дома. Это был самый главный мотив в выборе (улыбается). В школе я никогда не занимался театральной самодеятельностью. Просто гуманитарий. В середине девяностых я прекрасно понимал, что буду работать в минус и без особых перспектив. Но театр — это действительно заразно. Как, впрочем, и спорт. Но для меня было существенно, что в секцию мы пошли с одноклассниками. Кто-то откалывался, а мне было принципиально довести дело до какого-то логического конца.
— Как вы тогда попали в театр?
— Когда еще занимался в училище, выходил в отдельных спектаклях Могилевского театра. Но что-то мы не сошлись характерами с Виктором Куржаловым (тогда директор — художественный руководитель театра. — Прим. ред.). Он мне предложил поработать световиком и монтировщиком. Поблагодарил, но отказался и решил поступать в Академию искусств. Тогда только ввели десятибалльную систему. Были три тура: сценарная речь, мастерство актера и пластика. Я получил 10, 9, 10 и решил, что уже поступил. А там Купалье… Короче, мы с ребятами очень хорошо отметили. А четвертым туром шло собеседование. Видно, на моем лице все было видно. Лидия Монакова (известный театральный педагог. — Прим. ред.) говорит: «Молодой человек, подойдите ближе». Я ей: «Я вас и так хорошо вижу». Она в ответ: «Ну ладно, тогда я сама подойду». Подошла и добавила: «Я очень надеюсь, что я вас больше в этом вузе никогда не увижу», — и выгнала из аудитории.
— Что было дальше?
— За мной в коридор выскочил декан театрального факультета Владимир Мищанчук и говорит: «Что за патология! Только какой-то нормальный студент наклеивается, так сразу алкоголик» (смеется). Он взял у меня телефон и пообещал позвонить. Через некоторое время предложил пойти на театроведение сразу на второй курс или в Витебский театр имени Якуба Коласа актером. Учебы уже наелся в училище, поэтому согласился на Коласовский.
Моя первая зарплата составляла 14 долларов, а аренда даже не квартиры, а комнаты стоила 20−30. Жить было негде, и меня поселили в театре. Так я стал домовым (смеется). В моем распоряжении было складское помещение с решетками на окнах. Каждый час били часы на ратуше рядом с театром. Так я прожил три месяца и все это время учил роль Рыжика для спектакля «Жила-была сыроежка». И каждый день спрашивал, когда уже на сцену. Виталий Барковский, который руководил Коласовским, все советовал не торопиться: вот будет какой-то выезд, тогда и выйдешь на сцену. И вот в расписании появилось выступление в Богушевске (поселок в Витебской области. — Прим. ред.) Мне разрешили порепетировать вместе с остальными. Дошли до середины, и Барковский говорит: «Все, нормально, можно ехать». Говорю: «Дайте хоть до конца дойти, три месяца ждал». «Нормально, в Богушевске сориентируешься», — ответил он.
Примерно в то время актер Алесь Лобанок мне и говорит: «Малой, вижу, что тебе в театре жить не очень сладко. Если хочешь, давай ко мне». У него была однокомнатная квартира. Но отец мне привез складное кресло. Так я до конца сезона и прожил.
А тут режиссеру Николаю Трухану в его минский театр «Дзе-Я?» понадобился актер — типаж «молодой герой». Я герой так себе, честно говоря. Но Барковский и Трухан были однокурсниками, дружили. Барковский мне говорит: «Ты задохнешься в этом Витебске. Есть вариант: в ТЮЗ (Театр юного зрителя. — Прим. ред.) или в „Дзею“». Я думал, что за «Дзея» такая. А ТЮЗ звучит красиво. Он мне тогда сказал, я никогда не забуду: «Сережа, ты что, хочешь всю жизнь ежей и зайцев играть?» Я говорю, не хочу. — «Ну, тогда к Трухану». Так и сделал и никогда не пожалел. Совсем небольшая была труппа. За первый сезон у меня было восемь больших вводов в спектакли. И мне роли в пьесах Шекспира и Алехновича (беларусский драматург Франтишек Алехнович. — Прим. ред.) очень много дали.
— Так, а что с Академией искусств?
— В следующий раз, когда я поступал, у меня не взяли документы. Потом пропустили только на один тур. И только когда набирали заочный курс к Зое Белохвостик, меня со скрежетом взяли на платное отделение. Так и поступил с четвертого раза.
«Я целый день таскал дочку Пугача то на плечах, то на руках — заплатили 50 долларов»
— В нынешнем Новом драматическом что-то осталось от «Дзеі»? Или это были два разных коллектива?
— Осталась, пожалуй, только наша старая камерная площадка. Когда я пришел в помещение на улице Лизы Чайкиной, то мы параллельно сосуществовали с кинотеатром «Радзіма». Договорились: кино в семь вечера они не показывают, так как у нас параллельно спектакль. Когда я приехал, как раз шел «Титаник». Поэтому слушали во время репетиции, как Селин Дион поет.
— Бесплатно на показы пускали?
— Конечно. Но особо не пользовались — не до того было. Но на «Титаник», помню, сходил. Снялся еще в фильме «Алхимики» у Дмитрия Астрахана и зашел на себя посмотреть. А потом кинотеатр закрыли, сотрудников распределили по другим учреждениям, и начался очень долгий ремонт, после которого все здание досталось нам.
— «Дзея-Я» была элитарным и беларусскоязычным коллективом. Был шанс ее сохранить и не преобразовывать в Новый драматический?
— Нет, это была спланированная акция. Николай Трухан умер в 1999 году, когда мы были на фестивале в Молодечно. Он совмещал и художественное руководство, и директорство. Театр, можно сказать, своими руками выстроил. И незадолго до этого нам назначают директором Василия Мартецкого, который приехал из России — в 2020-м он нас и увольнял. Ему был не нужен беларусский национальный театр. Если бы Трухан не умер, все равно постепенно бы к этому пришло.
— После смерти Трухана художественным руководителем стала Тамара Миронова, которая после 2020-го осталась в Купаловском.
— Тамара Васильевна подумала, что в нее вселился дух Трухана (улыбается). Но это было не так. Она себя не лучшим образом вела с недавними коллегами. И труппа сказала: «Нет, Тома, не надо».
— Если бы вас попросили назвать три ваши роли-визитки, упомянете работу с J: Moрс?
— Съемки в клипах были скорее помощью друзьям. Например, в клипе «Мы станем» я целый день таскал дочку Пугача Олю то на плечах, то на руках — заплатили 50 долларов.
Поэтому роли-визитки другие. Колька в спектакле «Три пары и одна судьба» Нового драматического. Там мне режиссер Александр Гарцуев дал простор для импровизации — всегда ждал нового показа. Главная роль в спектакле «Что делать с тигром?» — она помогла мне поверить в себя. Тогда к нам в Новый драматический пришел новый главный режиссер, Сергей Куликовский, и стал мне давать роли вроде «принеси-подай». Спрашиваю его почему. Он мне: «Сережа, кто-то же должен пианино таскать». Но не все же время! Дай мне что-то большое, но нет. Третья роль — Повар в антивоенном спектакле «Матушка Кураж». Была мысль сыграть его в 2022-м, когда началась война. Но никто бы нам этого, естественно, не позволил.
Читайте также
